Carry on my wayward son

[chipmunks]

Carry on, you will always remember
Carry on, nothing equals the splendor
The center lights around your vanity
But surely heaven waits for you

Carry on my wayward son
There'll be peace when you are done
Lay your weary head to rest
Don't you cry no more

6 глава.

Все, что воспринимал Сэм в последнее время, определялось ощущением света и тьмы. Свет, появляющийся с первыми лучами солнца, мягко проникал сквозь больничные жалюзи и оттенял каждую пылинку на полу. Он не приносил никакого облегчения, не дарил надежду, но хотя бы не затягивал в бесконечную пустоту небытия, как темнота, которая заставляла его думать о неизбежном, о том, что он хотел бы пережить и не пережил, и о том, чего никогда бы не хотел вспоминать. Свет же давал возможность отвлекаться на любую мелочь.
Сейчас же он чувствовал только то, что его куда-то везут на каталке по неровному полу. привычное чередование света и тени сквозь закрытые веки показывало, что он еще жив.
И нельзя сказать, что его это радовало.
Встревоженные голоса медперсонала доносились до Сэма, как сквозь толстое одеяло.
- Что здесь, черт возьми, происходит?!
- Вызывайте полицию немедленно!
- Связь не работает, обрыв на линии.
- Что за чертовщина с освещением?
- Бригаду в шестую палату, девушка в коме!
Сэма не очень аккуратно переложили на койку. Медбрат даже выругался пару раз, пытаясь поднять его с каталки. Но в конце концов просто спихнул, недовольно сопя.
Кто-то, словно издеваясь, светил фонариком прямо в лицо Сэму. Снова открывать глаза было странно, будто бы он и вовсе забыл, как это делается. Попытка пошевелиться ни к чему не привела. Тело отказывалось слушаться, а руки были прикреплены к поручням кровати мягкими кожаными ремешками.
- Вынужден вам сообщить, что медикаментозное лечение придется прекратить, - голос доктора звучал сухо и равнодушно, он говорил это скорее для галочки, да и не был уверен, что его вообще слышат. - Мы поробуем кое-что более действенное, вам не стоит волноваться, на многих это оказало положительное влияние.
Как будто дожидаясь своего акта в этом представлении, из-за плеча доктора вынырнула физиономия Люцифера. На нем был такой же налобный фонарик и белый халат.
- Лоботомия, Сэм!
- Электрошоковую терапию, - закончил доктор.
Люцифер скорчил гримасу:
- Какая, однако, жалость.
***
Дин расталкивал плечами толпящийся в вестибюле народ и даже не оборачивался, чтобы посмотреть, следуют ли за ним его спутники. Хаос и непонимание происходящего висели в воздухе. Кто-то собирал разбросанную документацию и убирал осколки стекла с пола, кто-то искал причину обрыва связи.
-Теракт? Несчастный случай? Эпидемия? Ураган? - предположения высказывались самые разные, но Дина не интересовало, как разрулят эту ситуацию сверху. Вписаться в этот хаос, не вызывая лишних вопросов, было несложно. Сложно было найти Сэма или того, кто мог бы сказать, где он, однако Дин по чистой случайности заметил доктора, который встретил его в этой больнице в первый раз.
- Эй, стойте, подождите! - Дин чуть не сбил с ног какую-то молоденькую медсестру и схватил главврача за рукав халата, надеясь, что не обознался. Впрочем, в этом бардаке приличия давно уже летели к черту.
- Сэм Смит, помните? Нарушения сна? Я был здесь около трех дней назад, помните меня?
Врач обернулся и устало посмотрел на Дина, снял и протер очки.
- Еще пару часов назад я бы сказал, что вы опоздали, - он провел рукой по лицу, будто бы стряхивая что-то невидимое, и поднял на Дина глаза. - Но ваш брат очнулся. Где-то через сорок минут вы, возможно, сможете его увидеть...
Старший Винчестер уже не контролировал собственные эмоции и просто схватил дока за ворот халата, окончательно убеждая его в том, что Дину и самому место в этом милом заведении.
- Сорок минут? Где он сейчас, скажи мне?
Кас решительно прошел вперед, увлекая Дина за собой. Врач хотел было позвать охрану, но, оглядевшись, понял, что в данный момент это не принесет желаемого результата. Шедшая следом за ними Мэг шепнула ему пару слов и напряженное выражение ушло с его лица.
Кас, будто следуя проложенному маршруту, свернул в безлюдный коридор и остановился около стены, изучая нарисованную на ней перечеркнутую руну. Судя по темному контуру, она была нарисована засохшей кровью. Черта, которой ее погасили, была еще теплой от копоти, будто бы ее провели угасающей свечей.
- Это место было защищено. До недавнего времени, - Кас провел по знаку рукой, будто пытался узнать, кто его начертил.
- Ангел мой, видать, ты не всех прибрал, - скорее заинтересованно, чем обеспокоенно протянула Мэг, словно принюхиваясь к окружающему пространству.
- Конечно, тебя оставил, - буркнул Дин, почти игнорируя то, что заинтересовало его спутников. Сейчас его занимало другое.
Кас пробежал вперед, остановился у двери с надписью "процедурная", подергав за ручку, выяснил, что она закрыта и не задумываясь вышиб ее ногой.
И как раз вовремя.
Картина, которая предстала перед ними, была воплощением одного из страшных снов Дина. Сэм пристегнут к кушетке, к его вискам прикреплены какие-то провода, по которым, очевидно, сейчас проходит высокое напряжение. Демон, который, видимо, решил расквитаться с Сэмом за всех, кого Кас отправил в ад несколькими минутами ранее, протянул руку к переключателю, собираясь поднять напряжение выше критического, но Кас опередил этот жест, перехватив его руку. Вспышка, и незадачливый демон присоединился к своим собратьям по месту основной прописки.
Кас щелкнул переключателем и сорвал провода с головы Сэма, который, похоже, уже совершенно не осознавал происходящее. Ангел дотронулся до его разгоряченного лба.
- Нельзя было разрушать стену. Я все исправлю, - Кас закрыл глаза, концентрируясь, но ничего не произошло.
- Ты не настоящий, - резко выдохнул Сэм, открывая глаза, и, продолжая вздрагивать, откинулся обратно на подушку.
- Сэм... Мне очень жаль, - Кас бессильно опустил руки, поднимая растерянный взгляд на Дина.
Тем временем Мэг вошла в палату в сопровождении двух охранников.
- Ну вот, я же говорила! Что у вас тут вообще происходит, можете объяснить? - преувеличенно озабоченным тоном произнесла она, пока ее спутники испуганно косились на лежащего на полу коллегу.
***
Габриэль потерял счет времени с тех пор, как встретил брата около больницы. Может быть, он отключился, а может, просто перестал существовать на некоторое время. Редкие капли дождя проходили сквозь него, разбиваясь об асфальт мелкими брызгами. Если считать существованием собственное восприятие мира и тот факт, что тебя видят другие, то в этот момент Габриэль не существовал. Сторонний наблюдатель, пилот разбившегося самолета. Даже память отказывала, лишь изредка вспыхивая яркими картинками из прошлого. Окружающее воспринималось бессвязным набором образов, мыслей, слышных со всех сторон. Очертания предметов смазывались, уступая место чему-то иному, что придавало каждому из них смысл. Окружающее убаюкивало, уносило куда-то вдаль, заставляя рассредоточить внимание. Легкий шорох крыльев, четко различимый среди прочих звуков, обратил на себя внимание Габриэля. Оставляя еле видимый серебристый след на фоне ночного неба, к нему спускался старый знакомый - голубь.
Он мягко приземлился рядом и наклонил голову, будто бы оценивая ситуацию. Птица точно видела его, точнее, ту тень, что от него осталась. Неизменная веточка в клюве дрогнула и упала на мокрый асфальт, окутанная слабой дымкой.
- Гуманитарная помощь сверху, не иначе? - то ли подумал, то ли произнес архангел, чувствуя, как окружающему миру возвращается четкость. Птица сделала попытку клюнуть пространство, как бы намекая на то, что ирония в данный момент неуместна.
- Все, все, молчу. И на том спасибо, курица.
От земли поднимался слабый туман, оттеняя силуэт здания, стоявшего перед ним. Очевидно, времени прошло совсем немного.
***
- То есть как это - не можешь?!
Слова Дина вместе с волной чужих эмоций докатились до Габриэля подобно сейсмическому толчку, безошибочно выдавая местонахождение человека. Спустя несколько секунд Габриэль уже был рядом. Воздух буквально вибрировал от эмоций тех, кто находился в замкнутом пространстве палаты. Страх, недоумение, растерянность Дина смешивались с отчаянием и чувством вины Кастиэля.
Сэм, очевидно, совершенно не воспринимавший реальность, звучал где-то на другой волне. Попытавшись почувствовать её, Габриэль обнаружил, что на стуле, плотно придвинутом спинкой к кровати, сидит Люцифер и с выражением читает яркую детскую книжку про трех поросят.
- В нем нечего восстанавливать. Все разгромлено. То, что засело в его голове, раскрошит остатки в пыль, - и снова в голосе Кастиэля прозвучало невыносимое сожаление. Как будто тонкая доска, по которой ангел переходил пропасть, резко сломалась, и пришло ощущение свободного падения, которое неизбежно превратится в боль от удара о камни. Поэтому, наверное, Кас так боялся поднять взгляд на Дина, прятал глаза, избегал взгляда как упрека в том, что это он - виновник происходящего. Пока вопрос не вставал так остро, ощущение падения — а значит, и надежда на то, что есть еще шанс за что-то зацепиться, - оставались.
- То есть его не спасти, он останется таким, пока не умрет? - голос Дина дрожал, сбивая на свою волну. Липкое, всепоглощающее чувство страха заполняло Дина. Он боялся. Боялся настолько, насколько вообще может бояться сильный и привыкший скрывать свой страх человек. Он боялся, что кто-то войдет и помешает им, боялся за Каса, который еще недавно не знал о существовании демонов и уповал на милость Бога, боялся за умирающего брата, беспомощно лежащего сейчас на кровати.
-Мне жаль, так просто с этим не справиться, сам понимаешь... - Снова вина без попытки оправдаться.
Габриэль чувствовал себя сверхпроводником. Он был везде и одновременно нигде. Не чувствовал ничего и в то же время чувствовал каждый нюанс, каждый вдох людей, находившихся рядом. Такой силой он не обладал ранее, а может, это была и не сила, а просто уровень существования, между до и после.
- Кастиэль! - Габриэль сконцентрировался на чувствах брата, практически полностью ощущая даже его вессель. Ему оставалось только надеятся, что Кас услышит его голос среди собственных мыслей. - Кастиэль! Ты же догадываешься, что нужно сделать. Если это невозможно исцелить или восстановить, значит, выход только один. Мироздание любит симметрию.
- А если переместить? - произнес Кас вслух, отвечая на мысленный вопрос.
- Да, именно так, ты все правильно понял. Да, ты не знаешь, чем это кончится, но, согласись, это поможет не только Сэму, но и тебе, поможет хоть немного простить самого себя.
- Что переместить? - недоуменно спросил Дин, но Кас был так поглощен неожиданным шансом на реабилитацию в глазах того, кто был его невольным ориентиром, что игнорировал вопросы от него.
- Да, переместить, и Сэм встанет на ноги!
Испачканная ткань плаща соприкоснулась со снежно-белыми больничными простынями, и, прежде чем сделать то, после чего назад пути уже не будет, ангел посмотрел в глаза своего человека, надеясь увидеть там прощение и одобрение.
- Так будет лучше. Я не умру, - Кас подвинулся к пытающемуся в ужасе отстраниться младшему Винчестеру, чей персональный глюк сейчас старательно изображал доброго доктора.
- Сэм. Будет больно. И, если я не смогу сказать тебе это потом, — знай, мне очень жаль, что я так с тобой поступил, - ангел с силой прижал руку к лицу Сэма, под ней вспыхнули бордовые прожилки, словно у ангела и охотника внезапно образовалась общая кровеносная система с темной светящейся жидкостью вместо крови. Недуг перетекал по образовавшейся связи, будто все это время ждал своего часа.
***
Дин стоял, прислонившись к холодному стеклу, отделявшему его от палаты, в которой находился Кас. Удивление на лицах врачей, когда они узнали, что один пациент внезапно выздоровел, но образовался другой с точно такими же симптомами, его волновало мало. Там, за этой стеной, Кас сидел совершенно безучастно, как маленький ребенок, задумавшийся о чем-то, как кукла в руках медсестры, которая переодевала его в больничную одежду. Он смотрел прямо перед собой пустым взглядом, от которого у Дина сжималось сердце. Нет, вопрос, кого выбрать, перед ним не вставал, и это было отлично, потому что, будь иначе, он, наверное, до сих пор бы метался, но так и не выбрал бы. Но теперь, когда Кас сам сделал этот выбор в пользу Сэма, Дин чувствовал себя ответственным за это, будто бы он толкнул ангела на это, заставил своим поведением.
Дверь скрипнула, выпуская молоденькую медсестру. Она не стала комментировать происходящее, видимо, подсознательно почувствовав, что в данный момент человек, стоящий рядом с палатой, готов говорить только с тем, кого она только что оставила, даже зная, что ему не ответят.
- Можете войти к нему.
Дин на негнущихся ногах вошел в палату. Он многое хотел сказать, но прекрасно понимал, что от его слов, может быть, станет легче только ему самому, поэтому он просто, повинуясь внезапному порыву, встал на колени рядом с ангелом. Как это, наверное, нормально, на самом-то деле, несмотря на то, что в целом ситуация была на грани абсурда. Человек должен молиться своему ангелу, а не ангел молить о прощении своего человека. А еще Дин прекрасно понимал, что не сможет остаться здесь, рядом с Касом, как бы ему этого ни хотелось. Безумный темп их жизни давно уже требовал от него жертвовать всем ради этой самой жизни, а главное, ради того, чтобы она продолжалась для других. И жертва Кастиэля тоже была, по сути, ради того, чтобы Сэм мог продолжать бороться. И остаться здесь, с ним, означало не принять эту жертву и проявить слабость.
Дин прислонился лбом к горячей руке Каса, чувствуя, как давящее ощущение в районе горла перерастает во всхлип, а по щекам начинают течь слезы. На пол, на хлопковые больничные штаны, в которые одели Кастиэля. Так бестолково и по детски разрыдаться было совершенно невозможно, но в то же время не рыдать было нельзя.
***
Сэм уже почти полчаса пытался доказать врачу, еще недавно отправившему его как почти безнадежного на электрошоковую терапию, что, кроме повышенной небритости и общего не очень товарного вида, серьезных симптомов заболевания у него не осталось. Эскулап недоверчиво его щупал, задавал странные вопросы и даже пытался взвесить, но затем, отчаявшись, расписался-таки в том, что пациент как был болен по неизвестной причине, так теперь и здоров по причине столь же неизвестной. Дипломированный специалист не мог смириться с тем, что ему не дают основательно изучить ни причину странного заболевания, ни причину внезапного выздоровления. Сэм терпеливо и, по возможности, односложно отвечая, расписывался на многочисленных бумажках, подтверждающих, что клиника снимает с себя всякую отвественность за дальнейшие осложнения, и так далее.
На прощание доктор неожиданно грустно усмехнулся, откладывая в сторону его историю болезни.
- Минус один, но плюс два.
- Что, простите? - Сэм обернулся, придерживая дверь.
- Плюс два. Кома по неизвестной причине и пациент без документов, которого, как утверждает ваш брат, он подобрал по дороге. Не мое это дело, но сюда он, похоже, вошел на своих двоих, - недоверие так и сквозило в его голосе, но после разговора со старшим Винчестером надежда на какие-либо объяснения угасла.
- Подождите, но К... этот человек же не в коме! -Сэм был почти уверен, что, когда оставлял брата около получаса назад, ангел, по крайней мере, был в состоянии передвигаться.
- Да не Джон Доу! В коме девушка, состояние которой было стабильно до сегодняшнего вечера. Вы вроде как видели ее несколько раз. Милое дитя...
Сэм замер. Да, конечно, он ее помнил. Сложно забыть человека, бывшего с ним в момент, который он чуть не посчитал последним в своей жизни. Он думал, что смог ей помочь, избавив он призрака, по вине которого она тут оказалась. Выходит, проблема была глубже.
- Я понимаю, это запрещено, - Сэм снова сделал шаг в кабинет, закрывая дверь. - Но мы, наверное, даже сдружились... за это время.
Доктор раздраженно поднял на него взгляд, сверкая дужками очков.
- Сдружились? Интересно. Насколько я знаю, вы тесно общались с вашими воображаемыми друзьями, и только.
- Я с ним не общался. Я его игнорировал! - Сэм сделал попытку пошутить, но воспоминания тревожно отзывались в сердце. - Я бы хотел ее видеть. Очень хотел бы.
- Считайте это бонусом за чудесное выздоровление, Сэм Смит, - доктор показательно сверился с записанным в картотеке именем, хоть уже и успел запомнить необычного пациента. - Палата 16b. Скажите дежурной медсестре, чтобы впустила вас.
***
Палата выглядела точно такой же, как тогда, когда он вошел сюда в первый раз. Только проводов и датчиков, к которым была подключена девушка, было меньше, и одеяло, заботливо расправленное медсестрами, лежало ровно. Мэриан дышала, кардиограмма не выявляла никаких отклонений. Они были на совершенно ином уровне. Но тем не менее, Габриэль был уверен, что девушка была еще по эту сторону. Ни ожогов, ни ссадин, ни порезов — все это он смог легко вылечить. Но душу он вылечить не мог. Слабое свечение теплилось где-то внутри, подобно огоньку свечи, то замирая, то снова разгораясь.
Дверь скрипнула, и на пороге, неуклюже стукнувшись о притолоку затылком, появился Сэм. Сделал несколько неосторожных шагов, будто не был уверен, что ему будут рады, хоть Мэриан и была без сознания. Это снова был прежний Сэм - иногда резкий и категоричный, иногда понимающий и мягкий. Исчезло то состояние обреченности, когда личность проявляет себя с неожиданной стороны. Пару минут он просто стоял, рассматривая лежащую перед ним девушку, пристально вглядываясь в черты лица, словно искал что-то и не находил, но потом закашлялся и решился заговорить.
- Прости, рыцаря из меня не вышло... Мэриан, да, я помню. Я надеюсь, ты поправишься, правда. Я вот смог… - тут он растерянно посмотрел на собственные руки. - Ну почти, насчет ногтей ты была права.
Габриэль не знал, слышала ли Мэриан Сэма, но решил, что тоже стоит присоединиться.
- Да, и из меня не вышло. Не повезло тебе с рыцарями в этой жизни, рыжая. Но я честно попытался.
Сэм был таким реальным, живым - совершенно непричесанным, с недельной щетиной, в нестиранной куртке бомжеватого вида - но от этого он казался еще более связанным с этим миром. Он стоял здесь, перед Габриэлем, в растерянности, но эта растерянность была сиюминутной. Его путь был ясен. Покинуть эти стены и бороться, находить возможные и невозможные решения, продолжать рисковать, но все равно оставаться живым. Габриэль всей душой хотел сейчас последовать за ним, но... Что он, всеми своими поступками протестовавший против любого предназначения, мог дать Сэму теперь? Сэму, который следовал своему пути. Был ли путь у Габриэля сейчас? Не было. Это было настолько несвойственно ему, "знающему", привыкшему видеть действия, и свои, и чужие, на сотни ходов вперед. Как будто последнее его решение было финальной частью паззла.
- Ты знаешь, я очень хочу выспаться за все это время, - снова заговорил Сэм. - Упасть в постель и просто выключиться на пару суток. Но, видимо, придется довольствоваться передним сиденьем импалы. Так что, видишь, кое в чем у тебя преимущество... Я бы очень хотел еще раз поговорить с тобой. Я же должен тебе, помнишь? Шоколадку. Даже две.
А сейчас он уйдет. Габриэль принимал это как почти совершившееся. Сэм просто возьмет и уйдет, пройдет до стоянки машин вместе с братом, глухо хлопнет дверью машины, и все. Последовать за ним? Искушение было велико, но здесь оставался его брат. И эта девушка, которой он был обязан.
***
Сэм уходил, не оборачиваясь. Габриэль не мог рассчитывать ни на прощальный взгляд, ни на улыбку... Поэтому он просто стоял и смотрел, будто оцепенев. Наверное, он мог бы заплакать, мог бы закричать "Стой, я здесь, я помог тебе, я, в конце концов, спас тебя!" И ему нестерпимо хотелось это сделать. И он сделал бы, если бы оставался для Сэма маленькой рыжеволосой девушкой. Девушкой, быть которой было так больно и так правильно.
Но он был ангелом. Бестелесным и невидимым. Поэтому он просто стоял, позволяя случиться тому, что должно было случиться. Сэм должен уйти с Дином и продолжить борьбу. А Габриэль должен остаться здесь, рядом со своим беспомощным братом. В конце концов, он чувствовал, что, сделав один выбор, он должен будет сделать и второй, и именно это будет верно.

***
"Добро пожаловать в команду, сестра Мастерс"? Нет, она бы еще его племянницей назвалась, вспомнила бы про то, как она любит кровищщу и котиков, а заодно попросила бы предоставить ей казенную посуду для экстренной связи с сатаной!
Присутствие демона рядом с беспомощным братом - и тот факт, что Винчестеры отнеслись к этому сравнительно спокойно — были для Габриэля дополнительными аргументами в пользу его решения остаться, пока остаться в больнице, как бы ни хотелось покинуть эти обшарпанные стены, полные чужой боли.
Кас держался молодцом. Игнорируя весь окружающий мир, он иногда чему-то улыбался, но чаще просто сидел с отсутствующим видом и смотрел вдаль. Перед ним в паре метров была стена, но он будто не замечал этого, сосредотачивая взгляд на чем-то далеком, находящемся за пределами видимости. Он не воображал себя Наполеоном или очередным суперменом, не пытался захватить мир с помощью подручных средств в виде содержимого чулана для швабр. Не убегал — не было нужды привязывать его к кровати. В общем, вызывал удивление и замешательство как у врачей, так и у медперсонала. Кроме Мэг, впрочем, которая держалась особняком от остальных, мило улыбалась начальству и в свободное время читала женские журналы, машинально вычерчивая острым ногтем на полях странные символы.
Но внешнее спокойствие было всего лишь стеной, отделяющей теперешнюю реальность Кастиэля от внешнего мера. Стеной из бронированного стекла. Когда Габриэль осторожно заглядывал на другую сторону, он видел совсем иное.
Люцифер находился в замешательстве, но нельзя сказать, чтобы он был сильно расстроен. Вместо смертного паренька, поставившего жирную точку на его большой мечте об апокалипсисе, он получил младшего брата-бунтаря, помогавшего людям. Да, Дьявол был плодом воображения Сэма. Теоретически - да. А на деле образ Люцифера был эхом его весселя. Отклик реального прототипа, максимально приближенный к реальности.
- Я чувствую твою слабость, хоть ты и держишься, как боевой хомячок перед движущимся поездом. Чувствую буквально кожей! Ты любишь, брат. А когда любишь кого-то, становишься на его уровень. Ты стал букашкой, которую легко раздавить сапогом, как твоего охотника... Я ненавижу его за то, что он сделал с тобой. А ведь, по идее, ненавидеть его должен не я, а ты.
Кас только вздрагивал, иногда наклоняя голову, на каждый выпад брата отвечая молчанием. Люцифер выходил из себя, кричал, обрушивал стены палаты в приступе ярости. Нет, он никогда не делал так с Сэмом. Потому что Сэм изначально был сломлен. Смирившегося с неизбежностью смерти человека можно только методично добивать. Но Кастиэль верил. Кастиэль ждал. Он все еще сохранял способность отделять реальность от болезни, которую взял на себя.
Переходя на этот уровень бытия, Габриэль ощущал себя более реальным. Он видел то, что видел Кас, видел старшего брата, но для него стало открытием, что Кастиэль, похоже, его не только слышал, но и видел, принимая за очередной глюк. Иногда он смотрел прямо на него, словно хотел что-то сказать, но потом отворачивался. По мере того, как Кастиэль осознавал, что присутствие еще одного архангела не означает более извращенные пытки, он расслаблялся, впуская Габриэля в зону восприятия реальности - как хороший сон среди ночи, полной кошмаров. Это было, с одной стороны, хорошо, так как означало возможность диалога, а с другой стороны, вместе с Кастиэлем осознавал присутствие неожиданного гостя и Люцифер.
- Ты помнишь те мгновения, когда ощущал себя Богом? Только тогда ты был свободен, свободен ото всех и волен выбирать. Мы с тобой, по сути, стремились к одному и тому же... брат. Мы хотели навести порядок и добится справедливости, - Люцифер ходил вокруг Каса, будто учитель, пытающийся донести до великовозрастного неуча прописные истины.
Но несогласный ученик в его классе был:
- Вот только рожица у обоих подгорела, насколько мне известно. И один в финале разродился кучкой первозданных монстров, а ты, - Габриэль показал пальцем на Люцифера, не задумываясь, видит ли тот его, главное, что это видел Кас. - Да-да, ты. После твоей, как оказалось, не очень качественной попытки меня упокоить, ты отправился обратно в клетку по милости, как ты там сказал... букашки. А вот этот боевой хомячок весьма ощутимо этому помог.
Люцифер раздраженно обернулся, очевидно, услышав столь дерзкий выпад в свою сторону.
- О, человечеству полагается адвокат даже в воспаленном мозге шизофреника? Удачная визуализация, надо сказать.
- Да, визулизация неплохая. Буду считать это комплиментом. У нас тут прям семейный ужин. Плохиш, аутист и..
- И? Кто ты у нас, Габриэль?
- Я беглец, Люси. И я не скрываю этого. Точнее, я был беглецом, пока эти двое парней, что так эффектно упаковали тебя обратно под землю, не заставили меня пересмотреть некоторые моменты.
- О нееет, не говори мне, что и ты тоже, - Люцифер с образцово-показательным сочувствием развел руками и закатил глаза. - Я знал, что ты загулял с многоруким божеством, но чтобы настолько пасть...
Габриэль уже открыл было рот, чтобы ответить брату, что еще неизвестно, кто тут пал, когда реальность Кастиэля преподнесла им еще один сюрприз.
- Готов спорить, ты не ожидал меня увидеть, брат, - в безупречном костюме, с рюмкой дорогого алкоголя в руке около окна стоял Бальтазар.
Напряженное лицо Каса на несколько секунд исказила маска горечи, сменившейся страхом.
- Смею предположить, билет на тот свет ты мне предоставил, вдохновившись Шекспиром, - он сделал характерный жест, будто пытаясь что-то вспомнить, - была у него, помнится, пара писулек... Реализация по "Ромео и Джульетте", а идея из "Отелло"? И все потому, что я нарушил твои воспитательные мероприятия по отношению к Винчестеру, да, брат? Сколько раз он делал не то, что тебе хотелось бы, а я лишь раз пошел против тебя, и сразу - смерть?
Отступая от нового видения, ангел наткнулся на кровать, еле удержавшись от падения.
- Смотри-ка, этот оратор мне нравится. Ведь главное - отклик аудитории, да, братишка? Нас он, видимо, слышать не желает, а тут прям встрепенулся.
Даже Люцифер был слегка ошарашен появлением очередного родственника, Габриэль же не сразу понял, что появление Бальтазара было всего лишь попыткой решить еще одну проблему. Бальтазар не был самодостаточен — похоже, он был призраком больше, чем Люцифер, и лишь олицетворял диалог Кастиэля с собственной совестью.
Кастиэль и впрямь вполне осмысленно, без попытки отрицать увиденное и услышанное, смотрел в глаза Бальтазара, но все еще молчал, словно ожидая приговора.
- Где Винчестер берет индульгенции, Кас? А еще интереснее, где он сейчас находится и почему не рыдает в твою подушку или, на крайняк, не сбывается с ног в поисках лекаря, как делал для Сэма? Ах да... Он же оставил с тобой просто отличную охрану. Демона. Того самого, который был главной шестеркой Люцифера. Поразительная забота, Касси. Прямо-таки Любовь.
- Любовь, - неожиданно выдохнул ангел, эхом повторяя слово.
Люцифер, счастливо улыбаясь, сделал вид, что пытается обнять Кастиэля за плечи.
- Он ответил нам, Габриэль. Он ответил. И теперь он мой! - Кас отшатнулся, полностью теряя чувство реальности. Стены палаты мелко затряслись, сквозь щели в полу стали прорываться языки пламени.
Не дав Касу отстраниться, Люцифер наклонился к его уху и зашептал вкрадчиво:
- Любовь, Кастиэль? Смотри, куда привела тебя Любовь. Она всех приводит только туда, в ад! Этот огонь постепенно сжирает твою душу, твою сущность, но он не согревает, он превращается в адское пламя, и ты очень скоро сгоришь. Вся хитрость и подлость любви в том, что ты сам, сам копаешь себе могилу!
То, что творилось в душе у ангела, зеркально отражалось в этой грани реальности. Огонь подбирался все ближе к кровати, краска трескалась на расскаленном металле, резиновые колесики кровати плавились, лужицами растекаясь по полу.
Габриэль не мог молча наблюдать за всем этим.
- Эй, братишка! Ты же понимаешь, что он лжет?! Его ложь так похожа на правду только потому, что он сам в нее верит, но он лжет. Он вообще давно в аду, Кас. А ты жив, ты еще жив, борись, не позволяй себе вот так просто сдаться. Дин нуждается в тебе, ты же знаешь, - огонь лениво отступил к углам комнаты, будто бы стыдясь собственной ярости. Кастиэль осторожно поднял глаза на брата, впервые не отводя взгляда в сторону.
- Слушай свое сердце, там ведь совсем не адский огонь, - продолжал Габриэль. - Я видел его, пусть недолго, и я не увидел там ада. Я увидел надежду. Надежду - даже тогда, когда, казалось, что ад — единственный возможный финал. Ты же всегда умел надеятся... И верить...
Все внимание Габриэля сейчас было занято Кастиэлем, который, похоже, по-настоящему слушал его. Шаг до победы казался таким ничтожным и в то же время таким призрачным, что хотелось преодолеть его одним рывком, забыв обо всем.
- Сердце? - Люцифер возник между Габриэлем и Касом, и в его руке сверкнуло знакомое лезвие. - Я ведь по-прежнему знаю, где твое сердце, младший брат... - И знакомая острая боль, кажущаяся нереальной и невозможной — ведь теперешний облик Габриэля был лишь фантазией Кастиэля - пронзила все его существо. Люцифер не убил его мгновенно, как и в первый раз, а позволил себе несколько секунд вглядываться в угасающие глаза брата.
- И он еще говорит мне о сердце...
***
Дымка затягивала тонкую полоску месяца. Черное небо с почти невидимыми звездами, мягкий свет откуда-то снизу. Тишина была лишь призрачной, откликаясь едва различимым гулом машин, эхом навязчивых мелодий, гулким цоканьем каблуков по мостовой. Странная ирония была в том, что сейчас он оказался именно там, откуда начал.
Он существовал. Это единственное, в чем сейчас был уверен Габриэль. Хотя что брать за критерий существования? Если возможность думать и осознавать происходящее, то да, безусловно, он существовал сейчас. Но где его крылья? Попытка их расправить была похожа на наивный прыжок трехлетнего ребенка, который часто-часто взмахивает руками и свято верит, что он сейчас взлетит.
Чувствовал ли Габриэль что-либо? Определенно. Отблески, отклики жизни большого города. Острая радость девушки, которую где-то внизу, среди бесконечных лабиринтов улиц, впервые поцеловал любимый парень. Слепое безразличие работника морга, идущего с работы. И еще множество перекликающихся, ни в чем не повторяющихся голосов, плача, смеха... От крика до колыбельных…
Но среди этой какофонии он не слышал привычной мелодии. Он не слышал себя. Пульсация благодати, равно как и биение сердца весселя, всегда лишний раз напоминали Габриэлю, что он жив. Но вессель он отпустил, а благодать, если не угасла совсем, то теплилась едва различимым огоньком свечи в огромном зале. В похожем состоянии оказывались призраки, проигнорировавшие предупреждения жнеца и оставшиеся по эту сторону. Что давало им какое-то подобие сил? Эмоции. Ярость. Но Габриэлю казалось, что все его эмоции остались там, в желтоватых стенах больницы. Что происходило с ним в последние несколько дней? Каждый незначительный шаг вперед, малейшая надежда на верное решение оплачивались двумя гигантскими шагами назад. А что сейчас? Game оver без запасной жизни, возвращение к началу. Ведь все началось тут, на этой крыше, началось словно по написанному заранее сценарию. Неужели он проиграл? Даже несносного пернатого намёка на то, что Габриэль снова зачем-то понадобился, не появлялось. О, как он был бы кстати - как подсказка или хотя бы как знак того, что для Габриэля еще не все потеряно.
Даже отчаяние подбиралось не привычными холодными струйками, а как констатация факта. Неужели вот так? Конец?
- Отец?
Через силу, по наитию, не задумываясь - он пытался делать то, от чего отвык за два тысячелетия отрицания. Он пытался молиться.
- Отец... Это я, Габриэль, - он произнес свое имя вслух как-то по-особому, как тогда, стоя в круге из горящего масла под пристальным взглядом Винчестеров. Сейчас же никто не вынуждал его. Он сам хотел этого.
Он думал о чем угодно, только не о том, что делает. Думал о том, как нелепо все это выглядит, что он зовёт отца, будто тот не видит его насквозь, все его мысли и знания. О том, как ему хочется почувствовать редкие порывы ветра, что проходят сквозь него и разлетаются на тонкие струи, ударяясь о парапет на крыше. О том, через что он только что прошел, и о том, что это заставило его подвергнуть сомнению весь предыдущий опыт. Но только не о том, что сейчас он обращается к Тому, от Кого когда-то отвернулся в попытке найти собственный путь. За столько лет он уже и забыл, как это - смиряться и просить о чем-то.
- Ответь мне, Отец, я знаю, что Ты слышишь. Я сделал все, что от меня зависело — и то, что считал правильным. Я всегда делал то, что считал правильным, хотя знал, что порой это была только моя правда. Я не был хорошим сыном, и даже не пытался им стать, как Михаил. Я не был любимым, как Люцифер... Но я был Твоим сыном. Меня нет без Тебя, как не было бы без Тебя людей. Впрочем, и они сейчас на грани, от которой их отделяют двое мальчишек. Мне не нравится тот путь, которым я иду без Тебя. Не дай мне идти дорогой брошенных детей. Прошу Тебя, окажи мне последнюю милость, чтобы на миг, который мне останется, я понял, что Ты все же помнишь обо мне.
Столько лет он думал, как бы это могло быть. Он представлял себе ситуации, в которых мог бы снова обратится к Нему, но не одна из них не была похожа на эту хотя бы отдаленно.
Иногда он представлял, что зайдет слишком далеко в своих проказах, и тогда Отец обратит внимание на столь вопиющее нарушение равновесия Вселенной. Параллельные реальности, в которые он без зазрения совести отправлял людей, десятки, сотни миров. Выходки, абсолютно подрывающие обычное человеческое мировосприятие, которые он творил одну за другой. И все равно ему все сходило с рук. Свобода? Или, может быть, безразличие?
И вот он обратился к Отцу и...
Ничего, ничего не произошло. Молния не ударила с небес, благодать не засияла снова. Только тяжелые капли внезапно начавшегося дождя прибивали поднимающуюся пыль.
Как бы ему хотелось сейчас чувствовать их кожей, промокнуть до последней нитки, чувствовать холодный ветер, который почти обжигал бы сквозь мокрую одежду, но...
Не было даже слез. Даже их возможности.
Реальный мир постепенно расплывался пятнами огней, теряя четкость, остроту и определенность очертаний окружающего. Заставляя забыть, каким из этих пятен света был он сам. Архангелы никогда не спали, но это можно было сравнить только с постепенным засыпанием после очень, очень тяжелого дня. С медленным погружением в сон, когда реальность гаснет постепенно, разрешая мозгу дорисовывать ее. Когда твердая опора уплывает, медленно укачивая...

***
Мерное покачивание. Единственное, что объединяло с тем, что было... не известно, сколько времени назад. Может, всего несколько секунд, а может, столетие. Ветер был пропитан резким запахом соли и мелкими брызгами воды. Габриэль жадно вдохнул горько-соленый воздух и провел рукой по лицу, морщась от яркого света, слепящего даже сквозь закрытые веки, теплым алым сиянием дополняющего общую картину. Рубашка насквозь промокла со спины. Габриэль лежал какой-то на зыбкой скользкой и к тому же влажной поверхности. Он задумался было, что это такое, но подумать об этом ему помешал резкий холодный душ. Резкий, как все, что он успел осознать. Капли воды, которые, скорее всего, были размером с хорошее ведро, внезапно, не давая постепенно осознавать происходящее, выливались на него отрезвляющим водопадом. Это заставило его открыть глаза, что было довольно опрометчивым решением под таким потоком воды.
Повсюду, насколько хватало взгляда, - от горизонта до самых ног - была вода, она разбивалась белыми гребешками у ног и с тихим журчанием стекала назад. Логично вписываясь в общую картину невозможного, прямо перед глазами, продолжением той поверхности, на которой стоял Габриэль, возник впечатляющих размеров хвостовой плавник, и, с силой ударив по воде, снова скрылся.
Насквозь промокший, пытаясь привыкнуть к столь резкому контрасту происходяшего с тем, к чему он уже успел привыкнуть, Габриэль постепенно осознавал, где он находится.
Даже в качестве самой смелой своей шутки он не думал, что может оказаться посреди океана на спине индийского синего кита. Чертовски наглого кита, окатившего его из своего портативного душа, только чтобы намекнуть на то, что пора просыпаться.
Но еще важнее того, что сейчас он был на спине самого большого млекопитающего, было то, что он снова был собой. До последней мелочи. До заплатки на темно-зеленой промокшей куртке, до шрама на запястье. Точно таким же, каким был до роковой встречи со старшим братом. Благодать горела ровно, не пульсируя, без перепадов, привычная, как дыхание, к которому он привык за столько времени, хоть в нем и не было необходимости.

- Если бы мы соблюдали некоторые человеческие условности, тут была бы уместна красная ленточка.
Архангел резко обернулся, от неожиданности чуть не поскользнувшись. От падения его удержали только своевременно раскинувшиеся крылья. Перед ним был Отец. Вне всяких сомнений, это был он. Тот единственный авторитет, который он признавал, даже когда отрицал ценность всего, им сотворенного. Тот единственный, чьи решения он не мог оспорить, даже не понимая их смысла и сути. Тот, кого он уже отчаялся увидеть или даже услышать.
- Все кончилось, сын мой. Ты прошел свой путь.
- Мой путь? - Габриэль не знал, что сказать. Первые несколько сотен лет после своего бегства он придумывал оправдания, потом злился, терялся в догадках, отчаявшись найти того, кто мог бы дать ему ответ. И вот, сейчас, после двух тысячелетий вне правил, законов и предопределения - оказывается, что на самом деле у него был путь! - Какой путь, отец? Сложно назвать путем игру в догонялки со здравым смыслом...
- Это ты так думал. Ты первый из всех, кто выбрал не слепое подчинение, а поиск. А каждый, кто достаточно хорошо ищет, заслуживает того, чтобы найти. И ты нашел все ответы. Более того — ты заслужил их.
- У меня только один вопрос. Один вопрос, на который я сейчас действительно хочу знать ответ. Остальные - лишь производные от него. Почему ты оставил нас?
- Я не оставлял вас. Я следовал необходимости, которая появилась однажды и лишила меня других вариантов. Это произошло в тот момент, когда любимый сын обвинил меня в том, что людям изначально было дано больше, чем вам. Как бы абсурдно это ни звучало, он был прав.
Несмотря на свою хрупкость и недолговечность, люди имели главное - свободу выбора. А свобода выбора рождает возможность веры и способность любить. Когда слово "любовь" прозвучало из уст Люцифера, я понял, что вы заслуживаете любви. Истинной любви, которая сопутствует свободе. Не той любви, которой вы обладаете по праву рождения и по праву старшинства, когда вы обязаны любить друг друга и каждое мое творение, - а той, к которой вы придете сами, путем проб, ошибок и, возможно, случайностей. Для того, чтобы обрести такую любовь, вы должны были оказаться в равном положении с людьми. В положении верящих, а не знающих наперед каждый свой шаг. Чтобы не Я решал, как вам поступать, а вы сами сознательно делали выбор.
- Люцифер? Прав? Ты послушал Люцифера, а потом заточил его в клетку?
- И снова это был не я. Заточение произошло чуть позже. Михаил, всегда бывший моей правой рукой, привыкший следовать указаниям настолько четко, насколько мог, по-своему отреагировал на такой поворот событий. Единственной возможностью предотвратить анархию ему казалась попытка взять власть в свои руки. Люцифер же был прямой ему угрозой, антиподом, угрозой в первую очередь того, что он посеет в разум остальных такой же мятеж, жажду свободы... И Михаил первым встал на свой путь выбора, заточив брата в клетку... Это был неоднозначный поступок. С одной стороны, это было безусловное предательство брата, а с другой - гарантированная, хоть и временная, стабильность и относительная безопасность всех остальных творений. В конце концов этот путь привел его в ту же клетку.
Ведь у тебя с того самого момента зародились подозрения, что так оно и было, верно, Габриэль? Михаил говорил, что каждый из вас - солдат, обязанный выполнять мою волю. Но как любимые дети могли быть всего лишь солдатами? Я видел все, каждый ваш поступок, каждое мгновение вашего существования. Я слышал мольбы Михаила, упреки Люцифера. Но я не мог откликнуться, как бы мне этого ни хотелось. Каждый из вас уже встал на свой путь в тот момент, на путь, на котором только вы решаете, каким будет ваш следующий шаг. И ты тоже сделал свой шаг. Резкий, категоричный и вместе с тем самый верный. Тогда как остальные почти застыли в прежнем состоянии, направляемые Михаилом, ты гигантскими шагами двигался вперед, осваивая новые горизонты. Я слышал и тебя. Я видел, как ты пытался найти меня. В каждой самой безумной попытке обратить на себя внимание ты становился на шаг ближе к разгадке. Когда ты был в шаге от финиша, твой путь был прерван. За мгновение до финального аккорда в том, что ты так долго создавал. А создавал ты Любовь. Ту Любовь, что не ради себя, а ради самой Любви. Той самой Любви, которая долготерпит, милосердствует, не завидует, не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит. Ради той Любви, что никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.*
Подлинная сущность любви состоит в том, чтобы отказаться от своего «я», забыть себя в другом, и в этом исчезновении и забвении впервые обрести самого себя. Там, в стенах больницы, ты вынужден был выбирать, и ты принимал верное решение одно за другим. Ты помог девушке не покинуть мир раньше положенного ей времени, показав ей настоящую причину остаться. Столкнувшись с непростым выбором между Сэмом и Кастиэлем, ты выбрал сторону Сэма, но не оставил брата. У тебя была возможность почувствовать каждый вдох тех, кого ты любил, и ты усвоил урок.
Габриэль понимал, что пришел к долгожданному концу, но те, кого он беспомощными оставил по ту сторону, те, кому он не смог помочь, все еще оставались в стенах больницы. И Сэм тоже остался там, пусть относительно здоровым, но все же...
- Отец, а как же Кастиэль? Как же Мэриан? Она заслуживает совсем другого, я видел ее душу.
- Каждый из них так же следует своему пути, и сейчас... Сейчас, я думаю, должно случиться кое-что. Я вмешиваюсь только в редких случаях, но сейчас вполне можешь вмешаться ты.
Щелчок пальцев Габриэля совпал с легко нахлынувшей на скользкую поверхность волной.
***
А где-то далеко отсюда, где не было места ни шуму волн, ни безмятежности, неожиданная гроза разразилась, проливным дождем обрушиваясь на подмерзшие клумбы на задних двориках аккуратных домиков.
И примерный школьник, мечтавший стать президентом, стал совсем не тем, кем видел себя. Он стал пророком.
Датчики в больничной палате тревожно сигналили. Мэриан О'Брайан открыла глаза, еще не осознавая, где находится, но уже пытаясь вдохнуть самостоятельно. Разбуженный дежурный врач пытался по телефону дозвонится до главврача, чтобы уточнить, как ему поступить, еще не зная, что в эту ночь его ждали не один, а два сюрприза.
- Ангелок очнулся и хочет вас видеть,- Мэг с любопытством рассматривала Кастиэля, который, словно впервые ее видя, как-то по птичьи наклонял голову, пытаясь улыбнуться.
-И похоже, вас ждет сюрприз... - добавила она, уже положив трубку.
***
- Ты пришел первым, сын мой, но не последним. Каждый из них найдет свой путь домой, каждый. Они уже в паре шагов.
Огромный синий кит медленно и величественно рассекал толщу воды. Даже он осознавал, что случилось что-то прекрасное, и он оказался тому невольным свидетелем. Что-то, что соизмеримо с ним по размерам, и даже гораздо, гораздо больше. Он, первое творение Бога, один из трех, кто поддерживал равновесие мироздания, чувствовал, насколько важно в этот непростой для мира период то, что архангел снова встал на свое законное место по правую руку от Отца.
***
Осенние листья медленно падали с деревьев, перекликаясь вызывающей желтизной с удивительно синим небом. Скрип старой карусели перекрывался детским смехом, громким лаем забежавшей на детскую площадку дворняжки и шумом машин вдалеке. Легкий запах дыма от костра, на котором жгли опавшую листву, витал в воздухе, заставляя запомнить этот момент таким, какой он был.
Мэриан крепко держалась за длинную цепочку качелей, взлетая, наверно, слишком высоко, чтобы подавать хороший пример гуляющим вокруг детишкам. Она запрокидывая голову в высшей точке и смешно поджимала ноги, пролетая рядом с землей.
Почти год прошел с тех пор, как отец забрал ее из больницы и увез из Америки обратно в Ирландию. Документ о полном выздоровлении был внимательно изучен со всех сторон, а затем засунут в самый дальний ящик письменного стола.
Вверх-вниз. Вниз-вверх. С замиранием сердца подлетать почти до предела натянувшейся цепи качелей, и опускаться, жадно вдыхая теплый воздух. Тонкое белое кольцо на пальце заставляло чувствовать себя привязанной к дому птицей, которая уже более не улетит слишком высоко, не подпалит нежное оперение...
Человек, одетый в строгий черный плащ не по погоде, уже несколько минут обращал на себя внимание девушки тем, что просто стоял, и, улыбаясь, смотрел в ее сторону. Улыбка на лице джентльмена была странной. Нет, не неприятной, просто она была, казалось, настолько несвойственной этому лицу, что вызывала острое желание подойти и поинтересоваться, что случилось такого хорошего, и улыбнуться вместе с ним.
***
Смерть (да, это был он), щурился от слишком яркого света. Рыжая девушка в пушистой ярко-голубой кофте, взлетающая на фоне такого же синего неба, даже ему, видавшему виды, казалась зрелищем, достойным улыбки. В руке, которую он держал за спиной, была крепко сжата ветка белой лилии с тремя нераспустившимися бутонами.
- Мэриан, я так полагаю? - тихо произнес он, когда девушка легко спрыгнула с качелей, не дождавшись, пока они остановятся, и подошла прямо к нему, - Мне непривычна подобная роль... Но это вам.
Девушка робко взяла цветок, поднимая глаза на незнакомца.
-На маньяка вы не похожи совсем, так что, я думаю, я вполне могу это взять. Но от кого этот странный подарок? Вроде бы времена, когда у меня могли быть тайные поклонники окончились, когда я вышла замуж.
- О, не беспокойтесь. Это не от поклонника. Это от старого знакомого. И я даже скажу вам его имя, если вы окажете мне одну услугу.
- Ну, если это не потребует от меня росписи на незнакомых документах и членских взносов во избежании конца света, то, пожалуй, почему бы и нет?
- Просто позвольте мне вас сфотографировать с этим цветком.
- Всего-то? - Мэриан рассмеялась, закидывая ветку лилий на плечо. - Да без проблем! Фотографируйте!
Щелчок. Смерть тоже имел чувство юмора. И у него теперь было законное основание для того, чтобы еще и архангела Гавриила изобразили в женском весселе его знакомые иконописцы.
Как, впрочем, и для того, чтобы принести этой девушке лилию.
- Постойте, постойте, вы обещали сказать, от кого это!
- Габриэль. Вы зовете его Габриэлем.
*
(1Кор.13:4–8)